На берегу Непростой реки

рассказ

Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он маленькая бабочка, весело порхающая среди цветов. Проснувшись, философ не мог решить, Чжуан-цзы ли он, видевший во сне, что он бабочка, или же бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы?

Августовское утро тепло заглядывает в настежь распахнутые окна. Обычную больничную палату с высокими потолками и крашеными светло-зелеными стенами заливает ровный свет разгорающегося дня. Проснувшись, Фируза огляделась вокруг. Молодежь вроде спит еще.

— Доброе утро, — сказала она несколько отстраненно, откидывая потную простыню и нашаривая в тумбочке умывальные принадлежности. – Народ надо будить, скоро завтрак.

— Да мы не спим, — сонно произнесла Таша и повернулась на другой бок.

Тишина вновь повисла в палате. В который раз Фируза с опаской взглянула на потолок. Над  тумбочкой застыл темный паук. Вчера она попросила санитарку убрать это огромное создание. Та шваброй чиркнула по стене, и паук полетел вниз. «Ну молодца», — с досадой подумалось ей. Искать его не стала: он мог упасть и затеряться в продуктах на тумбочке, а мог затаиться в пакете с вещами, который стоит под кроватью у стены. Сегодня паук опять прилип к стене над ее головой. Его собратья темными пятнами с тонкими ломаными лапами висят под потолком над окном, выходящим во двор больницы.  

— Дайте мне мешок овса и ведро воды, — громко произнесла Фируза в потолок. И, дождавшись, когда недоуменные головы повернутся к ней, добавила: — Я здорова как лошадь…

Все вяло, полусонно рассмеялись. Да, это смешно. Особенно в палате городской инфекционной больницы, куда поступают со всеми вытекающими последствиями пищевых отравлений. Но ей было не до смеха.  Ее беспокоило подавленное настроение, с которым она проснулась. Что-то в это нежно-прекрасное летнее утро было не так. Что-то царапает душу и не дает покоя.

Аномальная жара в регионе загнала в инфекционку и молодых, и пожилых. Так волею случая оказались здесь в палате пятеро женщин в замкнутом пространстве. На улицу не выйти, даже на другой этаж не попасть: все заблокировано замками, дежурными, которые строго бдят, чтоб инфекция не полетела дальше. 

Слоняясь по коридору, можно подивиться тому, сколько здесь спортивной симпатичной молодежи. Но жемчужиной среди всех можно считать Шахрият. Эта знойная девятнадцатилетняя красавица целыми днями в основном спит: то на животе, то свернувшись калачиком, то закинув длинные ноги на подоконник. Если не спит, то лежа на кровати в коротеньких шортах и топике, задумчиво смотрит в смартфон, изредка проводя изящным пальцем по экрану. В углу кровать Кристи, невзрачной бледноватой девочки пятнадцати лет. Недавно она стала сиротой, и из районного центра перебирается в столичный город в семью брата.  Справа восседает на кровати Таша, студентка с обесцвеченными волосами. Как обычно, она уже густо намазала ресницы и, склонившись над маленьким зеркальцем, ищет у себя недостатки на подбородке

На самом солнечном месте под окном, выходящем на юго-восток, кровать Вали-кондуктора. Лучи солнца подбираются к ее простыне после завтрака и долго лежат на ней жарким золотым покрывалом. Валя – это крупное лицо, крупное тело и живой взгляд карих глаз. С первой минуты, как она поступила сюда, она издергала Фирузу своей рожей на ноге, упорно пытаясь ее показать, но та не менее упорно отводила взгляд: терпеть не могла подобных зрелищ.

Еще две кровати по обеим сторонам двери, бесстыдно оголенные до матраса скорбного вида, пустовали: некоторые больные предпочитают селиться в коридоре, где жара ощущается меньше. 

Фируза потерла ноющий правый висок. Второй день болит голова, ни одна таблетка не помогает. Вчера врач после нескольких попыток унять боль предложила свою личную таблетку.

Сон! Настроение резко упало, и организм слегка содрогнулся, как это бывает, когда резко подскакивает давление. Она вспомнила его в деталях, и от этого он показался реалистичным и зловещим. Все, забыть, не думать о нем, приказала себе мысленно…

Завтрак прошел незаметно для желудка. Если что и легло туда, то хлеб с маслом и чай. Она достала из тумбочки светло-коричневый том Максима Горького.

— «А я иду такая вся»…

Началось. В коридоре на разные мелодии заверещали телефоны.

— Сынок. Я же в больницу попала, — громко заныл женский голос. – Вчера вечером привезли меня в инфекционную больницу. Да. Поела что-то. Да, не пошло. Не знаю. Рвало, тошнило. Капельницу поставили, таблетки дают. А? На завтрак? Кашу овсяную давали.

Еще громче продолжала вторая:

— Рвало, тошнило, понос, резь в животе. На завтрак поела каши, желудок болит, прямо резь в животе. Принеси мне ночнушку и трусы, а то я тут голая лежу.

— Принеси туалетной бумаги побольше, — на весь коридор заговорила третья. – Нет, из продуктов ничего не надо. Кроме сухарей, бананов ничего нельзя. Ну принеси курочку. Да, и пельменей.

Бодро заиграла башкирская плясовая мелодия.

— Да, тошнота, рвота. Капельницу. Таблетки. Еда не очень. Нет, отсюда не выпускают. Окно с торца здания найдешь, я выгляну. Передай пакет, напиши номер палаты. Лифтер принесет.

В коридоре и соседних палатах на все мелодии пели телефоны и трындели тетки, подолгу и в сотый раз рассказывая, как им внезапно поплохело, шел подробный перечень того, что поела, как летели из них рвота и понос. Это пережевывание скудных событий будет продолжаться целый день.

Фируза перелистнула страницу, и глаза ее выхватили строчки, которые развеселили: «Бабы особенно часто жалуются на болезни, у них что-то «подкатывает к сердцу», «спирает в грудях» и постоянно «резь в животе», — об этом они больше и охотнее всего говорят»… Ну классик! Знал бы он, что в 21-ом веке стилистика жалоб изменится, но суть останется прежней.

Здесь в палате №1 редко звонят смартфоны. Вчера крепкая деревенская женщина перед выпиской так резко отчитала молодежь, что они все, видимо, перешли на SMS-сообщения. Фируза, конечно, не поэтому написала SMS-ку сестре со списком того, что надо принести. Просто так удобнее. Но и позвонить Ольге надо.

— Привет. Я в инфекционку попала. Не знаю, что случилось. Ездила на Иремель. Представляешь, поднялась на самую вершину! Ощущения – не передать. Потом расскажу. Еле дотащилась до дома, вызвала врача. Она в такую панику ударилась, и меня напугала. «Немедленно в больницу, а вдруг у вас сальмонеллез». Ну я и поскакала на такси в больничку, даже багаж не распаковала. Я тебе написала, что мне надо принести. Сама понимаешь, кинула в сумку, что пришло в голову. Нет, вкусненькое нельзя. Хочется быстрее на волю, поэтому не буду рисковать…

Кстати, подумала Фируза, я так и не поняла, с чего мне поплохело. Так все было хорошо в походе. Над деревней у подножья Уральских гор со всех сторон нависают хребты со звучными названиями: Зигальга с озером Зюраткуль, Малый и Большой Иремель, Бакты. Каждый день группа шастала по горам, топча гигантские змеевидные корни деревьев, распластавшиеся по тропинкам. Поднимались на вершины, которые казались недосягаемыми. Но в последний день организм коварно сказал: «Опаньки!» И поехало! В разгар прощального ужина, когда студеная водочка поплыла внутрь, следом за ней  пищевод протаранили арбуз и сливы, а потом подоспела курица-гриль, которой захотелось присоединиться к такой разнообразной компании, Фирузу тряхнул озноб. Нешуточный озноб. Подумала, курточка оказалась хиловатой. Пошла спать. Накинула на себя парочку одеял.

Утром проснулась рано и помчалась вытряхивать банкет из желудка. Летело содержимое отовсюду со скоростью пробки от шампанского. Позавтракать не удалось, потому что опять быстрым шагом пришлось идти высвобождаться.

Через час группа погрузилась в газельку для возвращения домой. Пять часов в пути, как их вынести? Сразу же прислонила голову к стеклу окна и задремала, чтобы обмануть организм. Предварительно пришлось накинуть на себя плед, потому что в топике, несмотря на жару, было холодно. На стоянке опять летело содержимое, которому уже просто неоткуда было взяться.

Дома градусник показал «38». Вызванный врач потребовала немедленно ехать в больницу. Так Фируза здесь очутилась.

                                      ***

В палату, прихрамывая, вошла врач. Кристя умоляюще уставилась на нее:

— Когда меня выпишут?

Поворачиваясь вокруг своей оси и квадратом кривя рот, как Смешарик, врач поясняла:

— Пока не придут результаты основного анализа, никого не выпишу. Он готовится пять дней. Терпите. Так, Сизова, как ваше рожистое воспаление на ноге? Я вам выпишу… Так, анализы у вас нормальные, ждем основной. Катаева (студентка ожидающе уставилась на нее), завтра выписываетесь. У вас обнаружили синегнойную палочку. У вас (ткнула ворохом бумаг в сторону Шахрият) нашлась эшерихия…

Наткнувшись на умоляющий взгляд Кристи, четко проговорила:

— Решение приму только после результатов анализа. У всех что-нибудь находится.

Кристя опустила глаза на экран монитора и смахнула слезу.

Врач вышла из палаты, неся кипу папок в руках.

— Посмотрите, вот рожа у меня на ноге, вылезла недавно, ничего не помогает, — послышался голос справа. Фируза неохотно подняла взгляд от книги и снова опустила вниз. Чуть не в пятый раз соседка пытается показать ей свою болячку, и уже закипало внутри. «Ну не лечу я рожи! А также хари и морды! И смотреть на это не хочу», — раздраженно думала она. Нахамить ей, что ли. 

Фируза решительно повернула голову в сторону кондуктора. На кровати уютно расположились 120 кг живого весу. Они лежали на боку лицом к обществу, накрытые ярким солнечным пледом. В больших карих глазах светилась симпатия к ней или к миру в целом, даже признаки влюбленности можно было разглядеть.

Ну как нахамить такому взгляду?

Невозможно читать. Фируза обреченно отложила книгу, достала ключворд и начала заполнять клетки разгаданными словами.

Вся проблема в том, что в подобной больничке есть три возможных положения: лежать/сидеть на кровати; ходить туда/сюда по коридору, заставленному койками с больными; в столовой смотреть телевизор (если одержишь победу в споре с мужчинами, желающими смотреть спорт или какую-нибудь фигню) или наблюдать жизнь улицы. Но у всех занятий большие минусы: подоконников на всех не хватает, остальные положения долго не выдержишь.

— Я — в душ. Кто составит компанию? – спросила студентка, ощупывая крашеные волосы.

О, очень кстати, потому что жара уже начала донимать.

Про компанию объяснение простое — дверь «душевой» не запирается изнутри, и надо, чтобы кто-нибудь снаружи караулил. 

Ой, как хорошо! Так легко стало… Как мало человеку надо. Если бы сны так не тревожили душу. Опять  царапнуло воспоминание о ночном видении.

Отношение к этому у Фирузы настороженное. И неспроста. В ее жизни были сны, которые повторялись из года в год, как будто настойчиво что-то хотели внушить. Они похожи на реальность, и все переживания и поступки во сне реальны. Но когда просыпаешься, понимаешь, что на самом деле это сон, просто похожий на реальность, сдвинутую по фазе. То ли это реальность, похожая на сдвинутый по фазе сон. Она все время хотела понять, распознать символы: что сны хотят сказать или о чем предупредить, или они приходят просто так. Но тревога охватывает, когда вспоминаешь видения, в которых картины вдруг поворачиваются непонятной стороной. 

Самая трагичная ситуация связана с вещим сном, который приснился матери, и впоследствии превратился в реальность-кошмар.

Все, больше ни слова о сегодняшнем сне, приказала она себе в который раз за день. Но настроение все равно испортилось.

В конце коридора около своей палаты Фируза и Таша увидели даму, которая, сложив длинное тело пополам, лежит на подоконнике пузом и смотрит на улицу. Дама удивляла: она по-простецки в чем спит, в том и стоит. Видны только длинные стройные ноги, над которыми белеет крохотный треугольник трусиков.

 — Вы хоть бы деньги брали за стриптиз, — ехидно проговорила Фируза, сворачивая в свою палату. Дама подняла голову, повернулась к ней и простодушно улыбнулась. Большие выразительные глаза ее смущенно потупились. Да что же за народ тут собрался, обезоруживают своей простотой, просто под дых бьет их безобидность!

— К нам женщину переводят из коридора, — оживленно встречает их Валя.

Они невольно взглянули в угол у двери, где убого смотрелась раздетая до клеенчатого матраса кровать.

За широко распахнутыми окнами высоко в небе сияет солнце, и город мягко тает под его лучами. В палате светло и прозрачно. Над дверью пошумливает кондиционер. Кристя с лицом землистого цвета серьезным взглядом уткнулась в экран ноутбука, Шахрият тихо сияет знойной красотой во сне, Таша по-турецки сидит на подоконнике, высматривая кого-то на улице. Невозмутимы темные пауки размером с десятирублевую монету с непомерно длинными тонкими, изломанными под углом, лапами.

В раскрытые окна доносятся приглушенные звуки улицы и шелест листвы. Юго-восточное окно выходит на улицу, на противоположной стороне которой стоят деревянные домики с заборами и припаркованными к заборам легковушками. Иногда лязгает ручка колонки и доносится живительный звук воды, звонко бьющей по пустому дну ведра. Из другого окна можно видеть заасфальтированный двор больничного комплекса.

Тишина, покой. Лето! Ничего нет лучше летнего дня и звуков простой незамысловатой жизни. Жизнь… Фируза потерла ноющий висок. В памяти снова всплыли воспоминания о том страшном дне, предвестником которого был сон матери.

(полностью рассказ опубликован в сборнике «Уфимский хронотоп» 2019 год и альманахе «Зеленый луч» г. Астрахань, 2018)